Александр Варакин

ЕЩЕ ОДИН РУССКИЙ ВОПРОС

Евгений Шишкин. «Я свободен». Избранная проза. Издательство «Наш современник», М., 2011 г.

Книгу избранной прозы Евгения Шишкина составляют, конечно, лучшие его произведения — выдающийся роман «Бесова душа» и несколько рассказов, каждый из которых — сам по себе роман, ибо писатель по-иному не стал бы его сочинять.

А не оговорился ли я, когда сказал «выдающийся»? Не перебор ли это, при живом-то и полном сил авторе, столь высокая оценка? «Никак нет», — ответил бы главный герой романа Фёдор Завьялов, уже прошедший весь свой нелегкий путь, уготованный судьбой. Думаю, столь же безапелляционно ответил бы и Викентий Савельев — первый «враг» Фёдора и тоже истинный герой войны, казненный настоящим врагом, пред которым конфликт из-за Ольги, хоть и несущий смертельную составляющую, смотрится всего лишь битвой самцов, – хотя точная социальная подоплека предвоенной стычки автором прописана досконально и в лучших традициях русской литературы.

Когда-то, в одном из самых первых откликов на роман «Бесова душа», опубликованный на рубеже тысячелетий в журнале «Нижний Новгород», я сравнил его с «Тихим Доном» Шолохова, которого вятский уроженец Евгений Шишкин непременно должен числить в своих учителях. И с радостью узнал позже, что и уважаемые мною современные критики солидарны — не со мной, нет! — с мнением, которое рождается само по себе.

Евгения Шишкина считают еще и продолжателем традиций Л. Толстого. Но ведь и традиции Достоевского в романе (и рассказах тоже) явно прослеживаются. Я говорю, скорее, о страстях героев — тех натянутых струнах, на которых великий Достоевский играет трагические симфонии, а наш современник Шишкин — больше оратории и лирические песни, хотя пользуются одними и теми же народными инструментами. И боль за Россию у них одинаковая.

Иное свойство романа Евгения Шишкина — эпичность, вправленная в гораздо меньший объем, чем у Толстого в «Войне и мире». Впрочем, с вдохновением принимаю и следующее утверждение: «Бесова душа» — это роман нашего времени, роман, отразивший ситуацию, когда Россию весь ХХ век раздирают бесы. К сожалению, терзание продолжилось и в веке двадцать первом, и потому на сегодня Евгений Шишкин — один из самых точных, если не единственный, кто прочувствовал и отразил это философское открытие в прозе (пока не буду забегать вперед и анализировать его новый роман «Правда и блаженство», настоящую русскую сагу!)

Евгений Шишкин своей прозой поставил перед нами еще один неразрешимый русский вопрос вдобавок к уже существующим. (Позволю себе напомнить читателю: «Кто виноват?» — вопрос, поставленный А. Герценом, «Что делать?» — Н. Чернышевским, «За что?» — Л. Толстым, а «Что с нами происходит?» — В. Шукшиным.) А вопрос Евгения Шишкина звучит так: «Зачем всё это?»

И хотя Толстой вопросил — «За что?» — мне кажется, что формулировка «Зачем..?» гораздо более обширна и выводит нас даже за рамки сугубо общенационального. Разве двадцатый век не проявил этого извечного вопроса человечества не только на территории одной шестой части суши? Разве Испания, Кампучия, да и Германия, Югославия и т. д. — не яркий пример того, что эти народы вправе озвучить тот же вопрос, чтобы тоже не получить на него ответа?

В этом смысле Евгений Шишкин — непременный представитель века двадцатого (и двадцать первого, естественно): если известные нам неразрешимые вопросы и впрямь чисто русские, то вопрос «Зачем всё это?» тянет на мировой уровень, с чем и хочется «поздравить» последующие поколения, которым мучиться, не находя ответа. А еще одна немаловажная деталь при этом: вопрос непременно содержит Бога, следовательно, в нем же содержится и подспудное утверждение: если звучит сам вопрос, то от Бога человечество не отпадет никогда.

Бог живет и в изумительных по пронзительности рассказах Евгения Шишкина. С них и началось когда-то мое знакомство с автором. В этой связи хочется упомянуть первый из них, в котором, как мне видится, наиболее ярко и проявилось мировоззрение писателя. Необличительный характер его прозы проступает во всем своем красивом величии в рассказе «Маракасы», посвященном одному дню жизни бродяги Кирюшкина.

Благодатная перестроечная тема, когда о бомжах писали во всевозможных ракурсах, бичуя пороки социализма, Евгением Шишкиным понимается очень по-своему. Писатель никого и ничто не обличает, а описывает как данность — просто такова действительность. И здесь он создает для себя замечательную возможность не копаться в помойках или не шляться по подвалам и чердакам, а обратиться в первую очередь к человеку. Да, с его пороками (несчастьями), с его способом выживания (любовь!), с его причудами и пристрастьями («красота мир спасет»). И оказывается, что все то бичующее — давно опало, как прошлогодние листья, а во главе угла — чувство, личность, герой. Его герой, шишкинский — со своими понятиями о чести и порядочности, со своей, и очень трогательной, заботой о подрастающем поколении (не забудьте, речь идет о нищих, побирушках и пьянчужках!), — и у кого поднимется перо осудить этих героев!

Кирюшкин еще не встретил «светлого пятна» своей жизни — Светки, но пробуждение его на чердаке в самом начале рассказа не воспринимается нами как нечто грязное, отвратительное, нечеловеческое. Да, он не очень чист телесно, ибо элементарно негде помыться в ноябре, он с похмелья — опять же потому, что без алкоголя по такой погоде не очень-то ляжешь спать у открытого чердачного окна. Но жажда жизни, когда у нее, этой жизни, приходится отвоевывать день за днем, переполняет не только Кирюшкина. Кирюшкин не смотрится белой вороной в своем специфическом привокзальном обществе бомжей и проституток, наперсточников и «кидал»: той же жаждой обуяны Беспалый и Конь, Муся и тетка Посуда, инвалид Костяная Нога и Светка, случайно залетевшая в это общество молодая женщина, которая хоть и отсидела полтора года за что-то свое, но теперь обретается среди героев рассказа только потому, что у нее украли паспорт.

А эротическая сцена описывается Шишкиным настолько просто и целомудренно, что поднимается до высот романтических. Именно в ней в полноте своей выявляется стержень, на котором строятся отношения подвально-чердачных героев, и эти отношения оказываются чище и выше, чем те, в которых они пребывали в своих прошлых жизнях. И все потому, что общежитие «низов», с точки зрения Евгения Шишкина (ибо и в самом деле трудно в это поверить, пока не прочтешь), строится на самой настоящей Любви к Человеку. Нет там ни лгущего Луки, ни озабоченного Сатина, ни несчастного Актера: только на любви и взаимоподдержке — независимо от «специализации» — возможно выживание. Тем, горьковским-то, персонажам хоть подавали настоящую милостыню, и ночевали они не в самостоятельно завоеванном подлежащем сносу доме, как Муся со Светкой, и не в подвале, а в организованной ночлежке, и такой возможности ночевки нынешние бомжи, как известно, чаще всего лишены.

Замечательна концовка рассказа. Кирюшкин и Костяная Нога, которому тоже требуется обыкновенное человеческое тепло, и потому он в качестве «хахаля» идет в ту самую квартиру, но не к Светке, как Кирюшкин, а к пожилой Мусе, с отпитой в меру бутылкой водки направляются к «девочкам»: «Ничего, Костяная Нога, мы дойдем…»

«И не важно, что они прошли то место, где надо было сворачивать, и теперь удалялись и удалялись от нужного переулка. И не важно, что в том ремонтируемом доме уже никого не было, потому что девчонок неожиданно выселили пожарники. И даже не важно, что Кирюшкин никогда больше не встретит, не увидит, не обнимет Светку и не подарит ей свое “сердце”… Главное — он понял, что он влюблен, что такой же свет струился в нем от первой, далекой любви, — и что для него и этот снег, и этот мир, и эта бесконечная дорога, и бесконечная жизнь».

Любовь, собственно, вообще главная тема писателя. Разве мало ее, например, в романе? Впрочем, роман на то и роман. А вот рассказы — все до единого именно о ней, о Любви. Кажется, неожиданным поворот в теме любви и верности в рассказе «Лгунья», — единственном в своем роде. Правда, заблуждаться на сей счет очень несложно, но ведь и невозможно просеять всю-всю литературу, чтобы убедиться в том, что ни до Евгения Шишкина, ни одновременно с ним, ни, думаю, и после никто не нарисовал и не нарисует такого лаконичного и вместе с тем емкого и убедительного образа любящей женщины, как случайная знакомая лирического героя Надя.

Кстати сказать, автор постоянно обманывает читателя в его ожиданиях. Он сродни хорошему композитору, который пишет всегда так, что меломан не может предвосхитить продолжения темы, чем, собственно, истинный художник и завораживает. Вот автор говорит нам: Хоста. Понятно: если про любовь, значит, это курортный роман. Может быть, и клубничка… И впрямь: молодая загадочная Надя, с которой герой знакомится на пляже, тем же вечером соглашается на свидание с ним. Можно ожидать какого угодно продолжения (помимо естественных для такого случая постельных или пляжных сцен) — нападения бандитов, шторма, падения в море самолета, вылетевшего из Адлера, и пр., то есть того, ради чего написан рассказ. Но уж никак не странной ситуации с невозможностью сближения жаждущего ласки мужчины и прекрасной незнакомки. Однако дама (слава Богу, без собачки!) не дает герою не то что поцеловать себя — «А что в этом такого?» — скажет современный читатель, привыкший ко всему, — но и просто вкусно накормить в ресторане. Вместо этого они прогуливаются по единственной хостинской улице, а потом идут на пирс любоваться морем и небом — это тридцатилетняя-то жена и мать и не менее чем сорокалетний мужчина! Больше им делать нечего? Оказывается, есть что: если бы не «этот прекрасный вечер», она бы сидела в санатории в номере и читала книгу!

Читатель уже начинает подозревать: неспроста Евгений Шишкин показывает эту странную женщину — наверняка сейчас, вот-вот, что-то да грянет… И рядом возникает молодая точеная красавица. Для сравнения? Да, для него. Но не только: проходит некоторое время — и все это время Надя усиленно рекомендует герою именно эту молодую красавицу (та, естественно, не слышит) — и вдруг возникает ее кавалер кавказской внешности, который наверняка не задается вопросом «позволит — не позволит?» и по-хозяйски уводит девушку вдоль пирса, чем разочаровывает лирического героя и в молодой очаровашке, и даже в какой-то степени в Наде, ибо Надя успела сказать ему, что он встретился с нею не по любви, а потому что хочет сладко провести оставшееся от отпуска время, что до нее, Нади, у него здесь уже была какая-то женщина, но ее «срок» закончился несколько раньше и т. д.

Но какого черта ты сейчас здесь и со мной? — едва не выстреливает герой этот вопрос прямо в лицо Наде. Но она объясняет все сама: оказывается, она так любит своего мужа и свою дочь, что и не собиралась даже слегка пофлиртовать. Просто ей нужны убедительные детали их с героем «свиданий», чтобы было что рассказать своим подругам по работе. Там, конечно, будет все — и страсть, и ревность, и любовь до гроба, а вот в реальности она, Надя, этого никак не может себе позволить, ибо она не такая. Более того: и подруги ее тоже беззастенчиво врут!!! Они тоже любят своих мужей и изменять им на самом деле не собираются. Попутно Надя жалеет лирического героя: ведь ему все равно кого обнимать, ибо он уже лишен способности любить…

Не удивительное ли для нашего бешеного времени целомудрие зрелой женщины?! Что в сравнении с нею рефлексирующая чеховская «дама», которая сначала набедокурила, а потом, после курорта, вдруг кинулась сохранять верность?.. «Будем страдать... Вкушать одни удовольствия и радости — недостойно...»

Надя уходит в ту же сторону, куда исчезла молоденькая со своим ухажером, оставляя героя и нас с вами в том легком недоумении, которое предшествует истинному откровению. Разве не удивительный рассказ? О себе, о нас, о времени, а главное — о Любви!

Смех на фоне трагедии… Нет, не трагикомедия, с которой мы привыкли сталкиваться, а опять изобретение Шишкина — именно смех, счастливый и бесшабашный — главной героини Ирины Андреевны, только что потерявшей (похоронившей) мужа в рассказе «Только о любви». У гроба неожиданно для всех появляется незнакомая дама, которая будто бы имеет не меньшее право страдать о смерти Евгения Федоровича, чем сама вдова Ирина Андреевна и ее дети — Лиза и Кирилл. Конечно, кто-то из присутствующих знает ее, но с новоиспеченной вдовой чуть не случается удар от этой новой неожиданности: она нутром чует, что эта женщина (сельская учительница) — вовсе не «спасенная» мужем заблудившаяся в незнакомом лесу бедняжка, как ей попытаются внушить, а действительно имеет непосредственное отношение к личной жизни Евгения Федоровича.

Сначала горе вдовы удваивается, но потом, уже дома, в кабинете мужа, перед самым началом поминок она находит доказательства того, что Евгений Федорович ей изменял, то есть вел двойную жизнь, а значит… И Ирина Андреевна делает парадоксальный вывод: оказывается, любовницы нужны для того, чтобы вдова сильно не переживала смерть своего благоверного! Глаза ее становятся мгновенно сухи, а из груди рвется счастливый смех, столь поразивший убитого горем сына Кирилла. Как всегда, писатель пользуется приемом обмана читателя: мы-то ждем скандала и потасовки двух женщин, а на деле…

Наконец, обратимся и к рассказу, давшему название всей книге. Это рассказ «Я свободен». Опять житейская ситуация: он молод, любит девушку, которая на два года старше него, а его мать против этой девушки, и он не в силах этому противостоять. К тому же он уходит в армию… Конечно же, через четыре месяца Вавилов получает от подруги письмо с сообщением, что она вышла замуж. А тут — как раз в этот вечер он заступает в караул и получает, как и положено, заряженный автомат. Вавилов стреляется в ту же ночь, но все складывается столь удачно, что пуля пробивает лишь мякоть пониже ключицы, и парнишка остается жив.

Проходит девять лет. А любовь не прошла — он никак не может искоренить ее из своей груди. Может быть, в отместку, а может быть, чтобы доказать всем, и ей тоже, что он вовсе не «слабачок», как обзывает его еще в армии один сержант, Вавилов становится крупным бизнесменом и может купить даже мэра и провести через городскую думу любое выгодное для себя решение. Он — хозяин жизни. Но он не хозяин своей судьбы. Более того: неожиданно встретившись с той своей любовью, он вдруг слышит от нее чужое «вы» вместо теплого «ты». И он решает закончить начатое. То есть — застрелиться наконец. Но где это проделать? — А там же, где и расцвела его любовь: на том самом острове, где он был с нею счастлив одну ночь. До нынешней встречи он не позволял себя оказаться там хотя бы еще раз, а теперь, забросив все дела, мчится туда на катере в сопровождении верных ему людей, отнимает у собственного охранника автомат и приказывает всем покинуть его, сошедшего с борта катера на сушу у той самой скалы.

Если в армии он совершил ошибку, выставив автомат на стрельбу очередями, а потом исправил ее, передвинув рычажок на одиночный выстрел, то теперь импортный автомат он ставит нарочно на «очередь» и... И обнаруживает бессмысленность готовящегося покушения на самого себя: и скала, и остров, и время — уже все другое, и он сам, Вавилов, изменился до неузнаваемости. Тем более что его ждет и за него переживает истинно любящая его женщина Вика, беспокоится за него и за свою судьбу охранник Котов, волнуется за него и судьбу всего предприятия помощник Сергеев, умеющий достать с неба Луну...

И Вавилов палит очередями в ни в чем не повинную скалу и ждет здесь же, на острове, «Вику, вина и чего-нибудь пожрать». Все. Он — свободен! Напомню, что и здесь, в этой неожиданной развязке, Шишкин вновь обманывает ожидания читателя. Тем и интересен.

Название книги — по рассказу «Я свободен». Несмотря на то что и рассказы, и роман — это вовсе не проходные, выстраданные автором произведения и Евгений Шишкин вправе был вынести в общий заголовок имя любого из них, все-таки может показаться непонятным, отчего в название попал заголовок именно этого рассказа. Читатель может подумать, что за этим рассказом стоит для автора нечто личное... Вполне возможно: любой писатель пишет в первую очередь о себе, какими бы качествами ни наделял героев и в какие бы дали их ни отправлял. Но Евгений Шишкин — не предприниматель и уж тем более не стрелялся. Да и история становления личности Вавилова все же несколько проигрывает и смерти Евгения Федоровича, и «кодированию» Ивана из «Черной силы». Чем же приглянулось автору именно такое название? Что хотел он нам сказать?

Может быть, подспудно, а может, и вполне осознанно Евгений Шишкин говорит нам о том, что ОН СВОБОДЕН во владении своим талантом и мастерством, и они сейчас на взлете, (так и чешется язык поговорить о его новом творении «Правда и блаженство»…)

А где-то чуть выше над всем этим, над несчастными-счастливыми героями, да теперь уже и над самим Евгением Шишкиным витает, будто припозднившийся стриж, открытый писателем извечный русский вопрос: «Зачем всё это?»